Будущий табачный магнат Хайме Партагас-и-Рабелль родился в 1816 году, за год до того, как испанская корона отменила монополию на табачное производство на Кубе. На маленьком острове в Атлантическом океане началась настоящая «табачная лихорадка»: испанцы, французы, немцы ехали на Кубу, чтобы стать владельцами если не большой табачной фабрики, то хотя бы скромной чинчалес – лавочки по переработке табака в Гаване.

Хайме Партагас прибыл в кубинскую столицу в конце августа 1831 года. Азарт пятнадцатилетнего юноши подогревался многочисленными рассказами друзей и родственников об их собственных успехах. Тогда лучшие табачные плантации, фабрики, торговые склады принадлежали каталонцам – землякам юного Хайме, и на первых порах они очень помогли ему.

Партагас взялся за дело с энтузиазмом. Для начала он открыл небольшую чинчалес и нанял нескольких человек. То, что для многих его соотечественников являлось вершиной карьеры, для Хайме было лишь стартом. Он вошел в табачный бизнес стремительно. Его быстрые успехи можно было сравнить только со смерчем, возникшим как раз в тот момент, когда корабль, на котором Партагас плыл из Испании на Кубу, вошел в гаванский порт, – Хайме увидел такое впервые.

Партагас очень быстро усвоил все тонкости табачного дела: доходов от чинчалес и продажи табака хватило на приобретение собственных плантаций. Так в его руках оказалась значительная часть поместья Hato de la Cruz в провинции Пинар-дель-Рио, где располагались знаменитые плантации Вуэльта Абахо. Теперь у Хайме было все необходимое для производства сигар под своей собственной маркой – плантации, чинчалес и покупатели в Европе. Как некоторые продают душу дьяволу, так Хайме Партагас продал душу сигарному делу. Он относился к своим сигарам, как к любимому ребенку, – хотел, чтобы весь мир поверил в их исключительность. Это заставляло Партагаса обращать внимание на каждую деталь в производстве: от нюансов выращивания табака на плантации до оформления сигарных коробок.

Его плантация в Вуэльта Абахо неизменно поставляла лучшие на Кубе сигарные листья. Методом проб и ошибок Партагас составил уникальные табачные смеси, состоящие из листьев разных видов и сроков выдержки. В результате многочисленных экспериментов появилось 67 знаменитых сортов сигар Partagas, таких как Carolinas, Coronas Grandes, Cervantes, Cazadores, Hermosas № 4, Partagas № 3, № 2, № 1, Superiores, Britanicos, Julietas № 2 и других. У каждого сорта были свои уникальные вкус и аромат.

Хайме Партагас хотел, чтобы его торговая марка прославилась гораздо быстрее, чем сигары конкурентов. Он не обладал долготерпением, как его коллеги-плантаторы, у которых на сушку и ферментацию табачных листьев уходило не менее шести-семи лет. Для своих сушильных сараев Хайме разработал решетки специальных конструкций, располагавшиеся друг над другом. Теперь эти процессы длились не более 20 недель. У изобретения Хайме был еще один плюс: запахи табачных листьев разных сортов смешивались, создавая новый аромат.

Качество сигар Partagas улучшалось с каждым годом, а вместе с этим увеличивались доходы их владельца. Вскоре Партагас смог создать фабрику своей мечты – он выкупил четырехэтажное здание на Калье Индустриаль, одно из лучших в Гаване, построенное в колониальном стиле. Теперь его драгоценные сигары «рождались» в настоящем дворце. С 1845 года фабрика стала носить имя ее владельца – Королевская табачная фабрика Партагас (Real fabrica de tabacos de Partagas).

Дисциплину, которая царила на фабрике, вряд ли можно охарактеризовать словом «железная» – рабочие боялись дона Хайме до полусмерти. Когда он проходил по цехам, наступала мертвая тишина, нарушаемая лишь шуршанием скручиваемых табачных листьев, никто не смел даже приподнять голову, а надсмотрщики заговаривали с хозяином только тогда, когда он к ним обращался.

Партагас всего один раз пошел навстречу работникам своей фабрики. Скрутчики сигар обратились к нему с просьбой разрешить во время работы читать вслух книги. Партагас согласился, но при одном условии – он должен одобрить произведение, выбранное для чтения. Дон Хайме расщедрился настолько, что даже предложил соорудить посреди цеха подобие трибуны, чтобы голос чтеца был слышен всем. Впрочем, это было, скорее, рассчитано на высокопоставленных гостей фабрики. Например, госсекретарь США Уильям Севард еще долгое время после своего визита на фабрику восхищался начинанием гаванского промышленника и всем владельцам фабрик рекомендовал брать пример с дона Хайме Партагаса. Эта практика получила широкое распространение на табачных фабриках и фактически стала традицией, существующей и по сей день.

Хайме Партагас стал новатором и в оформлении своего товара. Он заказал Рамону Аллонесу серию цветных этикеток для наклейки на сигарные коробки – теперь сигары Partagas нельзя было спутать ни с какими другими. Надо ли говорить, что и это начинание Партагаса получило широкое распространение.

Однако дон Хайме не всегда стремился подчеркнуть «фирменность» своих сигар. Когда его продукция еще не была известна широкой публике, он, напротив, грешил тем, что «маскировал» свои малоизвестные сигары под уже раскрученные бренды. Подобный случай произошел в 1848 году. Европейцы уже четверть века отдавали предпочтение продукции компании Cabanas, Carbajal y CIA, в частности сигарам Hija de Cabanas y Carbajal. В обиходе название популярной марки часто сокращали до Hija de Cabanas. Слово Cabanas как раз и «позаимствовал» предприимчивый Партагас. Следуя заведенному на Кубе порядку, он обратился к властям острова с просьбой выдать лицензию на производство и продажу марки La flor de Cabanas de Partagas y CIA. Лицензия была получена. Еще два года ушло на создание нового превосходного аромата. Теперь завоевать известность во всем мире было делом техники. Всемирная выставка искусств и промышленности, проходившая в Лондоне в 1851 году, подтвердила точность расчетов Партагаса. Ключевое слово сыграло отведенную ему роль. Комиссия решила, что La flor de Cabanas de Partagas – новая марка Cabanas, Carbajal y CIA, и вручила новому бренду золотую медаль.

Когда владелец Hija de Cabanas Мануэль Карбахаль узнал, что «наглец Партагас» буквально на его имени «въехал» на мировой сигарный рынок, начал судебный процесс против новоявленного табачного магната. В результате суд постановил, чтобы дон Хайме поменял спорное название сигар на La flor de tabacos de Partagas. Но это уже было не важно – за два года, что длилась судебная тяжба, сигары La flor de Cabanas de Partagas успели покорить курильщиков по обе стороны Атлантики. Завоевание Партагасом мирового рынка началось с Лондона. А спустя десять лет сигары Real fabrica de tabacos de Partagas предпочитали самые взыскательные курильщики, и дон Хайме оставил своих конкурентов далеко позади.

Загадка для Шерлока Холмса
Поздним вечером 17 июня 1868 года Хайме Партагас был найден тяжело раненным на одной из своих плантаций Вуэльта Абахо, а ровно через месяц дон Хайме Партагас-и-Рабелль скончался. На этом достоверные факты заканчиваются и начинаются слухи и предположения. В обстоятельствах смерти дона Хайме мог бы разобраться разве что Шерлок Холмс – без его дедуктивного метода выстроить логику событий тех дней практически невозможно.

Смерть дона Хайме еще долгое время оставалась новостью номер один в Гаване. Еще бы! Партагас – талантливый, удачливый коммерсант и самый элегантный мужчина кубинской столицы – был одной из наиболее обсуждаемых в высшем свете персон. Когда он появлялся на улице в окружении своей свиты, ни у кого не возникало сомнений, что это и есть настоящий табачный король.

Табачники недолюбливали Партагаса и отзывались о нем как о лицемере и конкуренте без стыда и совести. От братьев Упманн нередко можно было услышать: «Должен же кто-нибудь остановить этого хама Хайме!» А история Карбахаля стала притчей во языцех, кстати, именно ему приписывали расправу над доном Хайме. Будто бы синьор Мануэль Гонсалес Карбахаль так и не смог простить Партагасу историю с золотой медалью и нанял известного гаванского убийцу Мануэля Ордунья. Якобы Ордунья видели на плантации Hato de la Cruz за две недели до трагедии. Он выдавал себя за сборщика табака и пытался устроиться работать. Местные жители утверждали, что обратили внимание на чужака в кабачке и сразу смекнули, что он из города: пил слишком много ликера, а по его рукам было видно, что он никогда не работал на плантации.

По другой версии причиной смерти владельца Hato de la Cruz стали его амурные похождения. Яркая внешность Партагаса, обаяние, галантность и богатство составили ему славу «гаванского Казановы» и помогли покорить не одну местную красавицу. О его бесконечных романах ходило множество слухов. Больше всего дону Хайме нравились молодые мулатки, которые работали на его плантациях. Впрочем, у них, как и у великосветских красавиц, были ревнивые мужья, и любой из них мог зарезать любвеобильного плантатора мачете или застрелить из ружья. Кстати, орудие убийства Партагаса – ружье или нож – тоже загадка.

Еще одна версия случившегося: Хайме, возвращавшегося навеселе из гостей, подкараулил его сосед дон Педро и прострелил ему голову. Говорили, что Хайме не только наставил дону Педро рога, но и увел у него из-под носа табачные склады.

Как бы то ни было, жена и дети Партагаса постарались, чтобы подробности дела были погребены вместе с покойным и не стали предметом сплетен в гаванских салонах. Они никогда не отвечали на вопросы о гибели главы семейства, а тем, кто еще мог располагать какими-либо сведениями, попросту заплатили за молчание. Дон Хайме заработал достаточно денег, чтобы купить у общества тайну собственной смерти.

Мятежный дух
Если обстоятельства смерти Партагаса могли бы заинтересовать Артура Конан Дойла, то последующее «существование» табачного короля – это, скорее всего, сюжет для «страшных» рассказов Эдгара По.

Однажды ближе к вечеру молодая работница фабрики принесла на склад скрученные ею за день сигары и в полумраке увидела знакомый силуэт – элегантная шляпа из дорогого магазина на Калье-дель-Обиспо, костюм из лучшего английского сукна, белая рубашка, шелковый галстук-бабочка. Это был покойный дон Хайме. Кивнув, видимо в знак приветствия, оторопевшей девушке, призрак достал из внутреннего кармана свои знаменитые золотые часы, взглянул на циферблат, повернулся и медленно удалился. Через несколько секунд на душераздирающий крик крутильщицы сигар сбежалась половина фабрики. Вне себя от страха несчастная поведала всем о своей встрече с привидением.

Возможно, девушку сочли бы сумасшедшей, если бы не аналогичный случай, произошедший с ночным сторожем, которого все знали как очень серьезного и уравновешенного человека. Вскоре после происшествия на складе рабочие, шедшие утром на фабрику, встретили на улице сторожа, несущегося сломя голову прочь. Он клялся всеми святыми, что ночью совершал обход фабричных помещений вместе с доном Хайме. Призрак держался на расстоянии и все время дымил длинной сигарой. Как ни уговаривали сторожа, он категорически отказался вернуться на Калье Индустриаль.

Начавшаяся паника грозила обернуться бегством работников. Обеспокоенные такой перспективой родственники умершего пригласили сразу двух священников: один совершил обряд изгнания бесов, а другой окропил цехи, склады, магазины святой водой. Однако принятые меры удовлетворили далеко не всех. Три негритянки, работавшие на фабрике, отнеслись к католическим обрядам с сомнением. Они попросили у руководства разрешения привести на фабрику колдуна из местечка Гуанабакоа. В другое время девицы за свои языческие настроения получили бы приличную взбучку, но в этой ситуации новые хозяева дали согласие. Глядя на то, как бормочущий заклинания колдун совершает манипуляции над банкой из воловьей кожи, рабочие-католики только истово крестились. Тем временем колдун вошел в состояние транса и изрек: «С этого момента дух Хайме больше не вернется сюда». «Посмотрим, попадет ли душа бедняги в рай и обретет ли она там, в конце концов, покой», – пробормотал управляющий, и как в воду глядел.

То ли мятежный дух Партагаса сумел убедить святого Петра в своем праве пребывать в райских кущах, то ли жаждал расквитаться с убийцей, то ли не мог оставить свое детище без неусыпного контроля, а может, скучал по оставленным на земле смуглокожим красоткам, но заклинаний от злых духов и бесов хватило ровно на тридцать лет. В начале 1900 года призрак являлся еще несколько раз. Как-то он спугнул воришку, который устроил тайник в одной из галерей фабрики. Говорят, что после этого случая несчастный забросил свое преступное занятие. Другое появление покойного табачного короля имело не столь благотворные последствия: надсмотрщик одного из цехов умер от испуга. А ночные сторожа не один раз слышали леденящий душу хохот, который, по их мнению, принадлежал бывшему хозяину фабрики.

Беспокойное наследство
Хосе Партагасу достались в наследство не только плантации и фабрики, он получил нечто большее – всемирно признанную марку Partagas. Однако у него не было ни талантов дона Хайме, ни его одержимости, недаром он так и не стал доном Хосе, а остался для всех Хосеито. Для него табачное производство было лишь источником дохода. Ему удавалось только поддерживать дело отца, но о прогрессе речи не было. За десять лет правления Хосеито у табачной фирмы Partagas не появилось ни одного нового наименования сигар. Все успехи остались в прошлом. Несмотря на то, что сигары по-прежнему пользовались спросом и в Европе, и в Соединенных Штатах, Канаде, Аргентине, и даже в Египте, долго так продолжаться не могло. Сигарная публика не хотела мириться с переходом Partagas в разряд классики. Поняв, что может свести на нет все усилия отца, Хосеито решил продать Partagas Хосе Бансесу, хорошо известному среди гаванских торговцев сигарами.

Хосе Бансес появился в Гаване в середине 1850-х годов. Свою карьеру на Кубе он начал как биржевой спекулянт, затем вел дела банка Ротшильда, скупал плантации сахарного тростника и мелкие лавочки, перерабатывающие табак. Он давно приглядывался к Partagas, и когда в 1877 году появилась удачная возможность, Бансес приобрел знаменитое сигарное производство за тридцать тысяч песо золотом. Организаторский талант, деловая хватка и капиталы Бансеса улучшили дела фирмы. Но «выздоровление» в первую очередь коснулось финансового положения Partagas. В творческом плане все было по-прежнему: на Всемирной выставке в Париже сорт сигар, созданный еще доном Хайме, снова получил золотую медаль.

С приходом Бансеса для компании начались новые времена. Словно по неизвестно кем установленной традиции каждые десять лет у Partagas появлялись новые компаньоны. Но и они оказались неспособными повлиять на ситуацию. В 1888 году Бансес акционировал все свои табачные предприятия, оставив себе треть акций, дававших право на владение плантациями Вуэльта Абахо и фабрикой Partagas в Гаване. В 1899 году компаньоном Бансеса стал Рамон Сифуэнтес, которому впоследствии Бансес продал свою долю. Сифуэнтес ненадолго объединил свои усилия с Бальдомеро Фернандесом, а в 1916 году перепродал его акции своему новому партнеру Франциско Пего-и-Пита, и в ближайшие двадцать лет на Partagas забыли о смене хозяев.

Рамон Сифуэнтес был опытным производителем и поставщиком табачной продукции. Несмотря на то, что отношение Сифуэнтеса к делу нельзя было назвать равнодушным, он, как и Бансес, занимался в основном решением финансовых проблем. В этот период «копилку» партагасовских марок пополнили не фирменные разработки компании, а приобретенные доном Рамоном известные бренды: Ramon Allones, F. Pego Pita, La Intimidad, El Corojo, Coruncho, Particulares, Prudencio Rabell и другие. Но главная заслуга Рамона Сифуэнтеса состояла в том, что он сумел привить уважение и любовь к Partagas своим детям. Эпоха безвременья закончилась. В истории марки появилась новая глава – «Сифуэнтес».

История о «новом» Partagas
После смерти в 1938 году Рамона Сифуэнтеса Пего-и-Пита продал свою долю сыновьям дона Рамона – Рамону, Рафаэлю и Мануэлю. Настоящий интерес к делу проявил только Рамон. Он был всерьез увлечен сигарным бизнесом и посвятил этому делу всю жизнь. Для Partagas Рамон Сифуэнтес-младший стал вторым доном Хайме. Безграничная любовь к легендарным сигарам помогла ему выстоять в самых сложных ситуациях. Partagas в период правления Сифуэнтеса-младшего – это постоянный поиск компромиссов, и прежде всего попытка найти общий язык с рабочими.

Экономические кризисы 1920 и 1929 годов сделали неплатежеспособными американских курильщиков. Количество выпускаемых сигар уменьшалось с каждым месяцем, и фабриканты были вынуждены сокращать штат и урезать зарплаты. Гаванская фабрика Partagas еще при Сифуэнтесе-старшем присоединилась к общекубинской забастовке. Согласно официальной версии кубинских властей, забастовка длилась два года – с 1930 по 1932 год, но в действительности табачную индустрию в стране лихорадило еще долго. Рабочие в любой момент могли начать очередную забастовку, что и происходило вплоть до начала 40-х годов. Перспективы компании Partagas на протяжении всего этого времени были весьма туманны: маленькая фабрика в пригороде Гаваны, куда переехало руководство, и небольшая горстка рабочих, продолжающих крутить сигары в столице, могли обеспечить только кубинских курильщиков, для экспорта практически ничего не оставалось.

В 1939 году наконец наметились положительные сдвиги. Не без помощи Рамона Сифуэнтеса-младшего хозяевам сигарных фабрик удалось договориться с рабочими. С ними был подписан новый трудовой договор, хотя бы частично удовлетворивший требования забастовщиков. Вскоре Partagas снова превратился в бренд номер один – возвращения этих сигар ждали во всем мире.

Дону Рамону удавалось поддерживать стабильные отношения со своими сотрудниками до тех пор, пока в начале 1950-х годов он не приобрел техническую новинку – машины для скрутки сигар. Табачный бизнес тогда переживал очередной кризис – миру, еще не успевшему прийти в себя после Второй мировой войны, было не до кубинских сигар. Сифуэнтес считал, что спасение – в машинах: объемы производства можно было увеличить, а на рабочих местах сэкономить. Реакция же гаванских рабочих на чудо техники была сродни безрассудному гневу английских луддитов: они были готовы разгромить машины – все до одной. Однако Рамон сумел найти компромисс: было решено экспортные сигары скручивать вручную, а для внутреннего рынка выпускать продукцию на машинах.

Неудачи могли сломать кого угодно, но только не Сифуэнтеса-младшего. Слишком он был предан делу Partagas, чтобы пасовать перед трудностями и позволить внешним обстоятельствам лишить его смысла жизни. Он мог найти общий язык даже с очень упрямыми забастовщиками, но ни братья Кастро, ни Эрнесто че Гевара не шли ни в какое сравнение с самыми радикально настроенными рабочими.

В 1961 году революционные солдаты социалистической Республики Куба заняли корпуса гаванской фабрики и объявили Рамону Сифуэнтесу о национализации его предприятий и конфискации всего имущества. Не разрешили взять даже личные вещи и деньги. Зато сделали заманчивое предложение, от которого Сифуэнтес отказался.

По замыслу революционеров, экспорт знаменитых кубинских сигар должен был стать светлым настоящим и будущим республики. Фидель Кастро прекрасно понимал, что второго такого табачного производителя, сумевшего стать живой легендой, ему не найти. Он хотел, чтобы Рамон Сифуэнтес-младший возглавил национальную табачную промышленность и управлял всеми сигарными фабриками Кубы. Но жизнь Сифуэнтеса принадлежала только одной марке – Partagas.

Кубинскому социализму Рамон Сифуэнтес предпочел американский капитализм. Вместе с женой он сначала уехал в Нью-Йорк, а затем перебрался в штат Коннектикут. Рамон приехал в Соединенные Штаты без гроша в кармане, но ему удалось вывезти семена знаменитого «партагасского» табака.

Если нельзя выращивать табак на Кубе, то можно это делать, например, в соседней Доминиканской Республике, решил Сифуэнтес и уехал в Сантьяго, где приступил к обучению доминиканцев всем тонкостям сигарного дела. Для начинки было решено использовать табак с доминиканских плантаций Сифуэнтеса, связующий лист привозили из Мексики, а покровный – из Камеруна. «Новый» Partagas появился на прилавках американских сигарных магазинов в 1977 году.

Рамон Сифуэнтес до самой смерти больше так и не выкурил ни одной кубинской сигары. Из принципа. В эмиграции он предпочитал только свои «новые» сигары. Он считал, что сумел возродить Partagas, и утверждал, что его новый сорт гораздо лучше прежнего – мягче и приятнее.

Автор: ЮЛИЯ ЗОРИНА